Голосование

Как часто Вы бы хотели принимать участие в работе системного семинара?
 


Цофнас А.Ю. АСПЕКТЫ ПОНИМАНИЯ ФИНАНСОВОГО КРИЗИСА, 2009

1. Кризис или криз? Первоначально глобальный кризис, начавшийся осенью 2008 года, определялся как финансовый. Многие политики, успокаивая себя и общественное мнение, заявляли, что он коснется только крупных транснациональных финансовых институтов – банков, страховых компаний и отдельных корпораций, а «нашу страну» заденет только по касательной. «У нас есть вполне достаточный запас прочности». Но очень скоро обнаружилось, что придется расширить контекст и сделать шаг к более широкой интерпретации происходящего: понять, что происходит с финансами вне экономического интерьера в целом невозможно, и кризис был плавно переквалифицирован в глобально-экономический.

Экономистов же этот кризис, казалось, не застал врасплох. Среди них не было ни одного, кто не знал бы, что кризисы периодически повторяются, что они – неизбежный спутник либерально-рыночной модели развития социума. Ожидания и предсказания этого кризиса расходились лишь в конкретных сроках наступления, продолжительности (от трех месяцев до 20 лет!) и в указании непосредственного «спускового механизма». А после начала кризиса не было недостатка и в рекомендациях по борьбе с ним. Самые неудачные из рекомендаций напоминали совет незадачливого менеджера: перестраивать супермаркет, когда падает покупательная способность населения. Большинство же экономистов вспомнило мировой кризис 1929 года и то, каким образом администрация Т. Рузвельта преодолевала и смягчала его последствия. Ведь генералы всегда готовятся к прошедшей войне. Последовали соответствующие советы: переориентировать экономику на внутреннее потребление (протекционизм), укреплять национальные валюты (еще 500 лет назад Н. Коперник предупреждал об опасности вытеснения из обращения полновесной валюты), поддержать крупнейшие банки и ведущие предприятия, вплоть до их национализации. А для борьбы с безработицей и подъема платежеспособности населения рекомендовано всячески развивать инфраструктуру и т.п.

Некоторые из экономистов и политиков проявили бóльшую дальновидность. Они указали на то, что время кризиса – самое подходящее для переориентации экономики на более перспективные отрасли (энергосберегающие, безотходные, связанные с нана-технологиями и т.п.). Примерно так же, как для ремонта и модернизации трансконтинентальных газопроводов самым подходящим временем оказывается время, когда на них происходит авария

53

или когда они останавливаются ввиду конфликта хозяйствующих субъектов. При этом все уверены, что кризис, если даже с ним вовсе не бороться, рано или поздно кончится, как бы постепенно «рассосётся» сам собой – ведь предыдущие кризисы всегда кончались. Возможность ошибки вывода по неполной индукции при этом не обсуждается, хотя ведь ясно: из того, что предыдущие кризисы кончались определенным образом, не следует, что и этот кончится также. А потому предлагаемые меры борьбы с кризисом направлены на то, чтобы темпы развития экономики после кризиса – конечно, в том же направлении, что и до его начала! – были бы еще более высокими. Правильность самого этого направления не обсуждается, хотя наиболее догадливые все же говорят, что мир уже никогда не будет таким, каким был до кризиса. Но и они пока не говорят, что это не кризис, т.е. некий перелом в хронически текущей болезни, а настоящий криз – внезапное обострение состояния больного при не вполне осознаваемых причинах ухудшения состояния здоровья.

Обращает на себя внимание и то, что почти все национальные рецепты борьбы с кризисом направлены как раз в обратную сторону от господствующей мировой тенденции к глобализации. Речь ведется об укреплении государственности, об ограничении либерально-рыночных механизмов в пользу централизованного регулирования – со всеми вытекающими отсюда политическими последствиями в виде усиления опасности автаркии и авторитаризма. Указывают на необходимость добиваться положительного сальдо внешнеторгового баланса, но никто не говорит о том, что такое сальдо не может быть положительным у всех государств: кто-то должен обязательно пострадать. А ведь последствия протекционизма 30-х годов XX столетия затем преодолевались не один десяток лет и сыграли не последнюю роль в возникновении и «горячей», и «холодной» войн. В целом же можно видеть, что саммиты политиков и экономистов ведущих держав ограничиваются принятием общих деклараций о намерениях справиться с глобальными финансовыми проблемами, решение которых давно назрело независимо от наступившего кризиса (в частности, по ограничению деятельности оффшорных зон). Если не считать финансовых кредитов со стороны международных банков, то общая тенденция такова: к глобализации все страны движутся вместе, а спасаются от ее последствий в одиночку – каждая на свой страх и риск.

Таково в общих чертах господствующее сегодня понимание финансово-экономического (т.е. финансового в контексте экономики) кризиса.

2. Понимание. Когда хотят понять что бы то ни было – человека, текст, природное или социальное явление – непременно представляют этот предмет в том или ином смысле как целое или в составе целого. Нет ощущения целостности представления – нет и ощущения понятности. Процедура же представления объекта в целостном виде однозначно совпадает с тем, что имеют в виду, говоря о системах: система – это произвольная вещь (субстрат), на некоторых отношениях (структуре) которой выполняется определенное свойство (концепт).[1] Сама целостность при этом рассматривается как свойство именно субстрата, структуры или концепта систем (а также их соотношений). Это свойство может линейно изменяться – от минимальной целостности до максимальной[2].

Содержательно параметр целостности характеризует систему с точки зрения ее полноты (завершенности), степени связности (когерентности) или сводимости/несводимости свойств системы к сумме свойств ее элементов (эмерджентность). Поскольку именно целостность выступает критерием понимания, постольку степень целостности того или иного представления предмета может рассматриваться как (измеряемая!) степень его понимания.

54

Кроме того, отчетливо различимы и два вида понимания: внешнее (экстернальное), когда интересующий нас предмет рассматривается в качестве элемента уже известной системы, и внутреннее (интернальное), когда сам этот предмет подвергнут системному представлению со своим концептом и структурой.[3] Первые попытки понять происходящее как именно финансовый кризис носили интернальный характер, т.е. не выходили за пределы функционирования финансовых механизмов, а все последующие – экстернальный. Однако экстернальное понимание требует концептуализации – выхода за границы привычно решаемой задачи в сферу поиска новых смыслов, целей, замыслов, ценностей, т.е. подходящего концепта нового системного представления. Ближе всего к понятию финансов, как бы genus proximum, – был экономический концепт, и естественно, что более всего финансовый кризис стал обсуждаться как финансово-экономический. Вопрос же о том, почему экономические кризисы повторяются периодически, как правило, не ставится, это принимается за эмпирическую данность. Для ответа на этот вопрос требуется новая концептуализация, еще более широкое понимание, а значит и поиск новых концептов.

Никаких формальных и, вообще, строго научных, средств поиска новых концептов системного представления не существует. Здесь приходится опираться на то, что Ч. Пирс называл абдукцией – «методом составления общего предсказания без положительной уверенности, что оно будет успешным в каком-то отдельном случае –… единственно возможную надежду рационального регулирования нашего будущего поведения».[4] Расчет делается не столько на прошлый опыт, сколько на интуицию, а этим более всего интересовалась герменевтика, начиная со времен Ф. Шлейермахера и до сего дня. Но правило genus proximum, по-видимому, должно соблюдается и в этом случае. Родовым же понятием для «экономики» является «социум».

3. Пульсирующие системы. Выходя за пределы экономики, т.е. делая еще один шаг к экстернальному пониманию, мы обнаруживаем, что в более широком контексте экономические кризисы – это социальные кризисы, они являются признаком так называемых «пульсирующих систем».[5] Для сложных общественных систем характерно колебательное движение, в котором эти системы проходят множество промежуточных состояний между критическими точками – как бы в поиске для себя наиболее безопасного равновесия. На это обращали внимание очень многие, притом весьма несхожие мыслители. В таком маятниковом ключе может быть истолкована, например, платоновская идея попеременной смены форм государственного правления – от тимократии до тирании. В таком же ключе можно понять и гегелевско-марксистскую идею диалектической спирали. А Мао Цзэдун трактовал диалектику таким образом: развитие совершается не только по спирали, но еще и волнообразно. Историки и социологи часто отмечают, что динамика государственного управления – это последовательная смена идей централизации и децентрализации. В. Парето писал о естественности и необходимости для общества циркуляции элит («львов» и «лисиц» – в терминологии Макиавелли), их попеременной смены и поочередной – по синусоиде – смене господства резидуйев консервации и комбинаций.

Совершенно очевидно, что чем сложнее и динамичнее система, тем более опасным для нее становится приближение к ее крайним точкам, поскольку энтропийные процессы, дезорганизация в таких системах становятся мало прогнозируемой и контролируемой. При этом, в силу маятникового характера пульсирующих систем и инерции истории, всегда есть возможность инверсии – обращения одного критического состояния в прямо противоположное, например, перехода от безграничного либерализма к авторитаризму или даже тоталитаризму. А. С. Ахиезер назвал это ситуацией «заколдованного круга», когда по принципу «действие равно противодействию» одна критическая точка служит спусковым механизмом другого порогового состояния. В этом случае ценности элиты, например такие, как модернизация экономики или политические реформы, получают негативную оценку у большинства населения, и, соответственно, наоборот: непосредственные

55

ценности населения вызывают презрение элиты. Выход из этого круга возможен, но ни в коем случае не в насильственном навязывании одной из крайних точек зрения, а только в конструктивном диалоге с целью поиска третьего пути. По Ахиезеру, это поиск решения медиативного, усредненного характера, позволяющего снять полюса дуальной оппозиции и избежать катастрофы. В кризисные периоды наблюдается стремление либо насильственно внедрить какой-либо утопический проект будущего, либо в духе традиционализма уступить соблазну поворота в прошлое. В стрессовых ситуациях люди могут забыть о нормах поведения, наработанных историей морали, склоняются к насильственным действиям: скажем, крестьяне таким способом пытаются вернуть общинные формы жизни, рабочие ломают машины (луддиты), антиглобалисты поджигают автомобили и грабят магазины и т.д. – вплоть до стремления уничтожить существующее государство.

Только научная и художественная интеллигенция, религиозные деятели, профессионалы менеджмента, интеллектуалы других областей культуры способны демпфировать, гасить нежелательные колебания, поскольку именно им – всем на свой манер – известно, что удовлетворительное решение социальных задач в рамках одной культуры требует компромиссов. Культура формируется не на основе крайностей, а либо на медиативных формах, либо на поисках совершенно новых смыслов и новых систем с другими оппозициями, способных обеспечить новую динамику. Но в период кризисов в разряд «врагов народа» и виновников всех бед попадают именно интеллектуалы, как раз те, кто понимает, что кроме системного моделирования, способного просигналить о приближении катастрофы, другого средства понимания происходящего и борьбы с этим, слишком громким, социальным «сердцебиением», нет. Основная цель такого моделирования – это стремление как раз уйти от непосредственной видимости, разглядеть за температурой тела сущность болезни.
В терминологии общей параметрической теории систем[6] то, что является пульсирующими системами, очевидным образом относится к классу так называемых циклических систем.[7] Среди них различаются случаи, когда периодически воспроизводятся какие-то элементы субстрата системы (ежегодное обновление листьев дерева, например) или некоторые характеристики ее структуры (например, положение Луны относительно Земли). Для понимания пульсирующих систем, по-видимому, более интересен второй вид цикличности. О нем можно сказать, что произвольная вещь является циклической системой, если некоторые части ее структуры воспроизводятся на одинаковых свойствах ее элементов. Это наблюдается не только при движении планет вокруг Солнца, но и, например, в гегелевской системе категорий (там воспроизводится отношение троичности).
Пульсирующая же система – это не любая циклическая система, а такая, которая способна либо к воспроизведению своей структуры, либо к инверсии, либо к разрушению и превращению в совершенно иную систему. С целью уточнения, более детального анализа и подведения под общесистемные закономерности данные характеристики могли бы быть отображены в языке тернарного описания.[8] Но уже из содержательной характеристики видно, что все структурно-циклические системы, по крайней мере, подчиняются такой общесистемной закономерности: любая из них является также и структурно-завершенной, и нестабильной. Это означает, что они (как системы именно в заданном смысле) не допускают никакой иной структуры – без того, чтобы эта система не превратилась в иную, с иным концептом. Таковы и пульсирующие системы, включая экономические: они сохраняют характер своей пульсации до тех пор, пока благодаря новому концепту – смыслу их функционирования – между элементами не установятся новые отношения, способные образовать структуру другой системы. В отличие от иных циклических для пульсар-циклических систем вопрос их превращения в иные системы всегда остается актуальным.
56

4. Экологический контекст. Понимание экономического кризиса как проявления стихийных естественных социально-исторических циклических пульсаций может принести некоторое утешение и в какой-то степени снять панику: мол, так уже не раз бывало и, в конце концов, такова уж социальная закономерность, а с нею не поспоришь. Ведь чередуются времена года, независимо от того, нравится нам это или нет. Все знают, что к зиме надо припасти другую одежду, но само по себе предсказание наступления зимы – еще не повод для пессимизма. Кажется, что можно не волноваться и не искать радикальных средств лечения от такой цикличности. Однако эта расхожая мудрость добавляет не слишком много знания к тому, что уже известно о борьбе с последствиями экономических кризисов.

Если иметь в виду пульсирующие системы, то принятая нами установка на экстернальное понимание экономических кризисов подталкивает к их рассмотрению в качестве составной части еще более широкой системы, чем социум и сама человеческая культура. Социально-экономические системы и культура в целом погружены в природу (в «систему природы», по П. Гольбаху). Но и природа, как о том свидетельствует гелиобиология А. Л. Чижевского, также знает свои циклы – 12-летние, длительностью несколько сот лет и тысячелетние периоды. Иначе говоря, пульсирующие системы культуры входят в иные циклические системы. При этом бесспорно, что природа – более сильная система, чем культура, несмотря ни на какую мощь человеческого разума. А в теоретико-системном смысле сильная система – это такая система, которая превращает входящие в нее вещи в свои собственные элементы – в такие вещи, на которых выполняется структура поглощающей системы[9].

Это означает не только то, что человеку не дано нарушать законы природы, но и то, что периодичность колебаний в пульсирующих социокультурных системах должна коррелировать с периодичностью колебаний природных циклов. А о том, что наш «час настал», что мы не можем это более игнорировать красную черту, у которой находится человеческое общество, свидетельствуют глобальные экологические проблемы. Особенно отчетливо они стали осознаваться последние 50 лет. Экономисты говорят о пределах в использования природных ресурсов, демографы – о неконтролируемом и непропорциональном росте населения. Астрономы и экологи сигналят о наставшем потеплении и что всего через 10 лет изменения климата станут необратимыми. Медики пытаются осмыслить причины «восстания вирусов». Политики вынуждены учитывать геополитические диспропорции, как и мало контролируемый рост вооружений. Культурологи обеспокоены не только небезопасной «встречей культур», но и резким снижением необходимого уровня культурного разнообразия. Сегодня 97% населения планеты является носителями всего 4% языков. В первом десятилетии XXI в. на Земле зафиксирован 1 миллиард голодных людей – это каждый шестой! Продолжает увеличиваться гигантский разрыв между уровнями богатства и бедности, что верно как относительно целых стран, так и относительно населения в каждой из них. А это никому не кажется справедливым и фиксируется как нарушение прав человека. И т.д. Удобства мирной глобализации оплачиваются неудобствами всех живущих на перифериях экономических систем

Ясно, что говорить сегодня об экономическом кризисе без учета надвигающихся глобальных угроз было бы непростительным легкомыслием. Но по этой именно причине рецепты, основанные на прежнем опыте выхода из Великой депрессии, должны оказаться ограниченными или вовсе непригодными. В период Великой депрессии никто ведь даже не помышлял о необходимости «вписывать» ее в глобальные проблемы.

Каковы же попытки такого «вписывания» теперь? Десятки лет работы Римского клуба не добавили оптимизма в решении глобальных проблем, а лишь привели к выводу о необходимости рассматривать абсолютно все экологические проблемы в комплексе, системно. Но и в этом случае ученые дают лишь отсрочку, не оставляя надежды на то, что глобальные проблемы могут быть разрешены окончательно при сохранении прежних установок на эволюцию человечества в сторону экстенсивного развития. Предположим, что нынешний кризис, как мы все  надеемся, будет преодолен в качестве именно

57

экономического. Но и в таком случае следующий кризис (а он совсем не обязательно будет носить экономический характер!) без корреляции с погруженностью человеческой культуры в более сильную пульсирующую систему преодолеть, по-видимому, уже не удастся. Социум обречён приспосабливаться к ритмам природы. Думать сегодня о перспективах экономики после кризиса при сохранении прежних установок на экстенсивное развитие совершенно неразумно (чтобы не сказать – преступно).

Вот почему философы, (которых за громкими голосами политиков и экономистов, увы, пока почти не слышно!) уже не один десяток лет[10] говорят, что экологические болезни – это антропологические болезни, а точнее – болезни Культуры, кризис человеческого в человеке. Мы стоим перед острой необходимостью решительно переосмыслить сам смысл пребывания человечества на Земле. А для этого, по И. Канту, необходимо преодолевать свою близорукость так, чтобы «…мы могли бы беспорядочный агрегат человеческих поступков, по крайней мере, в целом, представить как систему».[11]

5. Аксиологический кризис. Мне уже случалось высказываться по поводу известного тезиса Ф. Фукуямы относительно того, что человечество вошло в финальную часть своей истории и что конец истории – это либеральное общество с рыночной экономикой, выстроенное по образцу общества потребления.[12] Примем для простоты, что у человека (как в онтогенетическом, так и в филогенетическом смыслах) есть три основных типа ценностей – экономические (Э), политические (П) и духовные (Д). При этом каждый из этих типов может выступать целью, а остальные – средствами ее достижения. В этом случае возможны шесть типов аксиологических систем:

(1)  Д→(Э→П)

(2)  Д→(П→Э)

(3)  Э→(Д→П)

(4)  Э→(П→Д)

(5)  П→(Д→Э)

(6)  П→(Э→Д)

В схемах стрелкой выражена импликация вида: «если есть цель …, то средством служит …». Опять-таки для упрощения не рассматриваются варианты с иным распределением скобок, например, (Д→Э)→П, хотя и это было бы не лишено смысла.

Идеалы общества потребления, очевидно, соответствуют вариантам (3) и (4). Причем, если принять во внимание, что духовная сторона жизни в потребительском обществе играет вспомогательную роль, о чем часто говорят и пишут, то вариант (4) является наиболее кризисным: согласно таблицам истинности для импликации при стремлении духовности к нулю вся импликация обращается в нуль. Вот почему любое государство, ориентированное на экономику и беспредельный рост потребления, живет по варианту (3) и стремится проводить максимально активную политику – это позволяет ему оставаться на плаву. Но как только такой образ жизни принимается за всеобщий образец и конечную цель для всех стран Земли, политика, во всяком случае, внешняя, становится ненужной, бессмысленной (обращается в нуль), а вместе с тем обращается в нуль вся эта система ценностей. Однако мы видим: природа поставила предел реализации такой системы ценностей – как общей для всего человечества – предел в виде глобальных экологических проблем. Это означает, что нагрянувший кризис является не столько экономическим, не столько экологическим, сколько аксиологическим.

Жизненный мир после этого «финансово-экономического» кризиса уже никак не имеет права оставаться таким же, каким был до него – с всеобщей ориентацией на консюмеризм, в котором неограниченно растущие материальные потребности якобы должны непременно – независимо от их разумности и соответствия возможностям природы – удовлетворяться. Не менее опасна и каннибалистская идея «золотого миллиарда»: один миллиард людей спасется, а остальные пять окажутся только средством для их

58

благополучного проживания. Эти пять миллиардов ни за что не примирятся с тем, чтобы удобства цивилизации оплачивались неудобствами всех живущих на ее периферии. Здесь совершенно очевидно нарушение кантовского категорического императива, согласно которому человек не может быть средством, а только целью. Именно Кант формулировал (еще в 1784 году) идею всеобщей истории, согласно которой природа нацеливает человека на развитие всех его задатков разумного существа. А «величайшая проблема для человеческого рода, разрешить которую его вынуждает природа, – достижение всеобщего правового гражданского общества».[13] Мудрый Кант ничего не говорил о необходимости удовлетворять все возрастающие материальные потребности человека.

Таким образом, природа больше «не хочет» мириться с обществом потребления. Она подталкивает нас к принятию иной системы ценностей – по-видимому, по схемам (1) или (2). Природа вынуждает нас осознать, что с прежними идеалами жизни неизбежно придется расстаться. Вот почему, в условиях кризиса, выделяя гигантские средства на поддержание банков, развитие инфраструктуры, создание рабочих мест, энергосберегающих технологий, ни в коем случае нельзя забывать про наиболее фундаментальную задачу – про необходимость выработки и принятия новой системы ценностей. А это требует коренного изменения отношения к образованию и науке, особенно, гуманитарной. Ведь если прав О. Шпенглер, то новую культуру всегда зачинают гуманитарии, а хоронят, превращая ее в цивилизацию, инженеры (инженеры – в широком смысле слова, с их идеологией техницизма и технологической цивилизации). Но пока, во время нынешнего экономического кризиса, гуманитарные проблемы и проблемы искусства кажутся маргинальными. Везде и всюду им уделяют внимание по остаточному принципу.

Однако существуют ли рецепты создания новых концептов культуры?

6. Будущее? К сожалению (а, возможно, к счастью!) готовых рецептов порождения новой культуры никогда не было. Нет их и сегодня. Как отмечено, для естественной эволюции социальных систем в их поиске собственного равновесия характерно стихийное прохождение множества промежуточных состояний между критическими точками. Им свойственны и аксиологические «мутации». Поиск же новых концептов культуры оказывается результатом «более или менее случайных проб и ошибок, а “естественный отбор” – …одним из способов управления ими с помощью устранения ошибок»[14]. И все же это никак не исключает необходимости творческого поиска и полета фантазии.

У древних греков Фантас был богом сновидений, сыном Сомнуса. Сны могут вести и к продуктивной фантастике, и к фантасмагории. Всегда сохраняется и опасность сомнамбулизма, сна Духа, когда «сон разума порождает чудовищ». Чтобы фантазия все же оставалась средством творческого воображения, над ней нужна рефлексия в виде умеренного рационального контроля. Умеренного – потому что чрезмерный контроль для фантазии губителен. Максимум рациональности, который здесь допустим, – это указание границ возможного. На каком пути такой контроль может осуществляться?

Никакие попытки формирования будущего невозможны без диалога с прошлым.[15] А в нашем случае обращение к прошлому создает впечатление, что качели раскачиваются между двумя основными системами политико-экономических ценностей – либерально-демократическими, с одной стороны, и ценностями всех разновидностей авторитарной (в крайнем варианте – тоталитарной) идеологии, с другой. Поэтому в условиях нынешнего кризиса можно постоянно слышать о необходимости усиления роли государства в экономике, о частичной национализации банков и крупных промышленных корпораций, об усилении вертикали власти и т.п. Аналогичные соображения об ограничении рыночных механизмов и усилении государственного контроля уже давно выдвигают идеологи «неолиберализма». Но это – поиски медиативного пути развития той же цивилизации, без смены типа ценностей, без концептуального обновления ориентиров культуры: тот же либерализм, но ограниченный государственным регулированием.

59

Не исключено, что на этом пути последствия экономического кризиса будут смягчены. Но решающего результата в деле выхода из «большого» кризиса – из кризиса саморазвития человеческого духа, этот путь не даст. Здесь нужен поиск нового концепта для системы ценностей – по схемам (1) или (2), который позволил бы, с одной стороны, приподняться над экономическим интересом и, с другой, приспособиться к условиям неизбежной глобализации.

Что это могло бы быть? Этим условиям отвечала бы, например, новая религиозная универсальная духовность, преодолевающая конфессиональную разобщенность и вражду. Но это могла бы быть и, напротив, новая рационально-научная духовность. Во втором случае старый теоретический спор о преимуществах ценностей открытого и закрытого типов социума, начатый еще Платоном, может завершиться странным симбиозом коммунистической и либеральной идеи, но уже не на экономической, а духовной основе. Ведь Маркс явно ошибся, полагая, будто возможно универсальное экономическое обобществление материального производства (а в условиях глобализации – уже не на национальной, а на общечеловеческой основе!). Почему бы, например, не исходить из того, что духовное саморазвитие человека самодостаточно, что оно не является ни следствием, ни средством беспредельного экономического развития? Оно вполне может быть целью, которая требует необходимого (но не более того) экономического обеспечения. В конце концов, знание (и вообще духовный продукт, представленный в виде информации) – единственная в мире вещь, которая по своей природе допускает возможность обобществления, т.е. владение, пользование и распоряжение, каждым желающим и имеющим к этому способность. А кто владеет информацией, тот потенциально способен жить в мире с природой и осуществляять себя как человека разумного. При этом духовная конкуренция, состязательность совершенно не исключаются. Не при этих ли условиях возникает надежда на преодоление аксиологического кризиса, кризиса человеческого в человеке?

Конечно, такой интеллектуальный «коммунистический либерализм» – всего лишь один из мыслимых сценариев будущего. Не является ли и он очередным «чудовищем» духа? Не знаю. Но все же очевидно одно: назрела необходимость выхода за рамки лишь экономических решений возникших проблем. Нуждается в переосмыслении и роль интеллигенции, которая, при наших допущениях, обречена на исполнение роли главного действующего лица истории.

 



[1] См.: Уёмов А.И. Системный поход и общая теория систем. – М.: Мысль, 1978. – С. 120. Там же (стр. 121) дано и второе (двойственное первому) определение, согласно которому системой является всякая вещь, некоторые свойства которой находятся в определенном отношении. В обоих определениях системное представление осуществляется по одной схеме: определенный концепт → соответствующая ему структура в виде отношений или набора свойств → интересующая нас вещь (субстрат).

[2] См.: Уёмов А.И., Штаксер Г.В. К проблеме построения измерительной шкалы для определения степени целостности систем // Системные исследования. Методологические проблемы. Ежегодник. 2002. – М.: Едиториал УРСС. – С. 7- 33.

[3] Цофнас А.Ю. Теория систем и теория познания.– Одесса, 1999. – С. 198-200, 234-251.

[4] Пирс Ч. С. Избранные философские произведения. – М.: Логос, 2000. – С.199.

[5] См.: Ахиезер А. С. Критика исторического опыта. – Т. III. Социокультурный словарь. – М., 1991.

[6] Популярное изложение см. в: Уёмов А.И., Сараева И.Н., Цофнас А.Ю. Общая теория систем для гуманитариев. – Warszawa: Uniwersitas Rediviva, 2001.– 276 c.

[7] Уёмов А.И. Системный поход и общая теория систем. – С. 173-174.

[8] См.: Avenir I. Uyemov. The ternary description language as a formalism for the parametric general systems theory // International Journal of General Systems. Part 1, vol. 28 (4–5) (1999): p. 351–366; Part 2. vol. 31 (2) (2002): p. 131–151; Part 3, vol. 32 (6) (2003): p. 583–623.

[9] Формальное представление см. в: Tsofnas A. Universalism and parametric systems theory // Dialogue and Universalism. – No 11-12 – 2006. – P. 45.

[10] См., например: Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности: Пер. с англ. и франц.. – М.: Прогресс, 1990. – 495 с.

[11] Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане //Соч. в шести томах. – Т.6. – М.: Мысль, 1966. – Там же, С. 21.

[12] Цофнас А.Ю. Печаль Фукуямы в пространстве аксиологических координат // Вопросы философии. –№ 11. – М., 2005. – С. 106-118.

[13] Кант И. Там же,– С. 12.

[14] Поппер К Объективное знание. Эволюционный подход. – М.: Эдиториал УРСС, 2002. – С. 234.

[15] Горальский А. Правила тренінгу творчості. – Львів, 1998 – С. 7.